Книги и библиотеки

Есть авторы, которых все помнят, но мало кто, будем откровенны, читает. Вот Константин Паустовский. Писатель, невероятно популярный при жизни, много переводившийся, чуть не получивший, как говорят, Нобелевскую премию. Безусловный авторитет для коллег и человек, которому целовала руку Марлен Дитрих. Абсолютно состоявшаяся жизнь – и она нисколько не интересует современных исследователей. Как, собственно, и его творчество, которое кажется сегодня таким далеким, милым, неактуальным. Что-то из детства, из внеклассного чтения. Может быть, это в каком-то высшем смысле справедливо?

В каждом его наугад открытом тексте будут чудесные места. И очень редко целое будет так совершенно, как можно предположить по фрагменту. А следующий рассказ вряд ли окажется таким же удачным, как только что прочитанный. Есть у него, например, повторяющийся сюжет – невозможная встреча мужчины и женщины. Встреча, которой не должно было случиться и не случилось бы, если бы не война. Я, конечно, понимаю, что «Бриз» в исполнении Татьяны Дорониной и Павла Луспекаева (запись 1965 года) – это волшебно. Когда она говорит тем самым, незабываемым голосом: «Севастополь…» Но рассказ как таковой это, к сожалению, не спасает: неубедительно. Примерно то же можно сказать о «Белой радуге». Художник едет на фронт, слышит на вокзале разговор мужчины и женщины (а у нее тот голос, на который «можно идти, как на далекий зов»), запоминает телефонный номер, который она называет, а потом, оказавшись проездом в Москве, звонит по нему. «Дождливый рассвет» считается одной из признанных удач писателя. Но и в нем всё так же искусственно, от сюжетной завязки до обращения библиотекарши Ольги Андреевны к няньке Марфуше: «Поставь, милая, самовар». Откуда у них, через четверть века после пролетарской революции, прислуга, деликатно именуемая «нянькой»?! А еще есть рассказ «Снег». Где всё, вроде бы, то же самое – и всё по-другому. И нянька, и письма, и молчание, и снег на ресницах, и полоска света под дверью – всё правильно, всё настоящее. И встреча женщины и мужчины, такая случайная, такая неизбежная. И неяркий закат – как обещание, что «всё окончится хорошо». Хотя в 43-м году автор может только надеяться на это вместе со своими героями… Почему так? Почему один рассказ безупречен, а три других, на ту же, в общем, тему, написанные в то же время и тем же пером, нельзя назвать даже неплохими? Наверное, такие загадки не имеют разгадки. Но между тем есть тут интересный эффект: ты привыкаешь как-то иначе читать и другие произведения писателя. Даже за его неудачами ты видишь мерцание шедевра, непрочитанного или ненаписанного.

Главное сочинение Паустовского – автобиографическая «Повесть о жизни». Знаю, что не все со мной согласятся, но из шести книг сегодня, по-моему, надо читать только одну – третью. Но зато эта третья – «Начало  неведомого века» – действительно великолепна и местами просто чудовищно современна по звучанию. 1918–1919 годы. Москва, Киев, Одесса. Фантасмагория киевской жизни при разнообразных режимах, каждый из которых находит чем удивить, безумные персонажи, вроде Антощенко, «насквозь простреленного за отечество», смертельные опасности и чудесные спасения. Это вообще не совсем «паустовская» книга – более жесткая, динамичная, увлекательная, без долгих отступлений и лишних красивостей. Книга, в которой неожиданно много иронии и безнадежности. «Пробило четыре никому не нужных часа». Каждый лирический штрих, каждая деталь работает на единый сюжет – и запах кофе, и письмо китайской тушью на плотной бумаге, и мокрые цветы. Именно здесь герой, умный и холодноватый (несмотря на всю поверхностную чувствительность) молодой человек, как бы нащупывает свои главные опоры. То, что поможет ему выжить в страшные и мутные времена. Слушать всех, с кем сводит судьба. Больше слушать, чем говорить. Больше времени проводить в разъездах и полюбить железную дорогу. Найти свою зону тишины. Стараться быть там, где красиво и верить, что красота спасет. Изучать морской туман. Не геройствовать. И писать. Писать много и о разном, искать и возделывать свой индивидуальный стиль, не бояться самоповторов, не бояться банальностей, не цепляться за так называемый «хороший вкус». И постараться успеть рассказать о своей жизни, чтобы у потомков не появилось соблазна в ней копаться.

Немногое из того, что есть в Белинке:

Встречные корабли. Повести и рассказы. – [Б.м.], 1928. – 187 с.
Инв.номер 331741. Похоже, самая ранняя книга КП в нашем фонде
Маршал Блюхер. Жизнь и деятельность. – М., 1938. – 48 с.
Инв.номер  с764802
Ленинградская ночь [Рассказы]. – М, 1943. – 80 c.
Инв.номер 326266
Начало неведомого века. – М., 1958. – 221 с.
Инв.номер 895952
Потерянные романы. – Калуга, 1962. – 256 с.
Инв.номер 1117178