Книги и библиотеки

Последнюю неделю в поездах между Львовом и Москвой стала перечитывать и читать романы и рассказы Кнута Гамсуна, все более поражаясь наивности героев «Пана» (странно, в юности этот роман был откровением: я помню восторг близких мне людей от чтения, наш общий восторг!) и одновременно сделанностью повествования, изощренностью Гамсуна как наблюдателя и рассказчика. Всю дорогу после прочтения я думала, где бы найти такого подопытного мужчину, который согласится все эти тексты прочесть и сказать, видит ли он в них себя. Казалось, мир чувств и язык, на котором мир этот описывается, не совпадают – где-то здесь закралась ложь. Безжалостное ли время и моды тому виной или мой собственный способ чувствовать и описывать мир?
Все на свой лад говорят о мире. У третьей Московской биеннале современного искусства, работающей сейчас в Москве, есть одно большое отличие в сравнении с прежними биеннале: она поставила в основание сюжета главной выставки не определенное знание о мире, а способы о мире говорить на разные голоса. Куратор этой биеннале Жан-Юбер Мартен, прославившийся выставками, демонстрировавшими европейскому зрителю художественные произведения иных культур (африканских, полинезийских и т. п.) в равенстве с произведениями европейских модернистских художников, сталкивавший разные времена и именно разные художественные традиции, вновь попытался «продемонстрировать на многочисленных и разнообразных примерах богатство и разнообразие мирового искусства». Эта попытка многообразно представить визуальную культуру современности очень увлекательна в человеческом смысле (не зря говорят о популярности выставки у публики).

В экспозиционном лабиринте есть свои закоулки политики и высказываний о войне, свои пространства формальных экспериментов и зоологических опытов, места традиционного искусства и трансформаций традиционных техник, скульптуры и живописи, и инсталляций разного рода, объекты, требующие действий зрителя, и объекты, взывающие к его зрению или уму, истории о чудесном и красивом и истории об ужасном и жестоком, о странном или о горьком (хотя красивого и странного больше). Такой лабиринт можно продолжать бесконечно, расширяя выставочное пространство и список работ – личный каталог того, что волнует. Жан-Юбер Мартен из тех кураторов, что ценят произведение искусства как зрелищное и телесное, сохраняющее память о ритуальном значении художественных практик (будь то самозабвенное погружение в звук или рисование, или попытки выразить знание своей культуры: ритуал неизбежно анализируется, но именно его переживание и осмысление, а не следование универсалистской теории искусства объединяет многих художников выставки). Мне кажется, группа «Синие носы» должна быть особенно близка этому куратору — как художники, захваченные визуальными образами, живущие в мире картинок из энциклопедии (здесь райские птицы легко могут встретиться с героями райка, а папуасы с Паулем Клее и Раймондом Паулсом), и поверяющие ритуалы и любые структурированные повествования повседневной жизнью. «Синие носы» представили на биеннале «Музей Б. У. Кашкина».
Поразительное дело, но выставка, девиз которой «против исключений» должен свидетельствовать о желании дать слово прежде всего художникам, ставит зрителя перед важными вопросами о том, что есть история и как формируется наш опыт знания о мире, прежде всего о мире культуры. Можем ли мы принять разные истории о мире?
В духе «Синих носов» «Музей Б. У. Кашкина» дважды выражает идею биеннале — «против исключения»: представляет самобытного персонажа, художника, поэта и музыканта, из российской провинции и представляет его именно как неизвестного истории искусства. Ценного самого по себе и ценного в свете вопроса о нашем знании об искусстве, разговора об иерархиях и архивах. Более десяти лет назад Александр Шабуров написал, вероятно, пока лучший текст о Евгении Михайловиче Малахине – текст, создающий миф о Букашкине, но текст, в котором еще ясно, откуда ножки да рожки. В «Музее Б. У. Кашкина» миф иной. Постеры Александра Шабурова, на которых смонтированы фотографии и тексты о Букашкине, пусть и не в таком отделанном виде, уже показывались на выставке в Екатеринбургском музее изобразительных искусств в прошлом году, и тогда мне выставка в музее представлялась очень удачным рассказом о герое, и именно поэтому «Музей Б. У. Кашкина» на биеннале вызвала грусть, и вот почему.
Здесь появился некоторый тезис, захватывающий зрителя, болезненный сюжет: живут в провинции художники и никому они не известны (в программной статье каталога биеннале Мартен пишет о «неумении русских художников четко определить свое место в русской культурной истории и в современном мире», о чрезмерной озабоченности своим местом в мире искусства). Вот Букашкин: жил, работал, умер и забыт.
Но, вполне вероятно, в Екатеринбурге сегодня Букашкин — фигура более актуальная и более известная, чем Иван Чуйков и Павел Пепперштейн – из тех ключевых фигур русского искусства, что представлены на этой биеннале. Но в отличие от этих художников Букашкин так и остается на территории мифов, россказней о художниках, все более превращаясь в героя чужих историй. В Москве – из уст Шабурова, в Екатеринбурге – из уст арт-движения «Старик Букашкин» и всех своих знакомцев. Вся его жизнь теперь – пластический материал, как глина, или сахар. Например, Виталий Волович в «Музее Б. У. Кашкина» попадает в ряд местных авангардистов как собиратель рекламок публичных домов. По правде говоря, более радикальным было бы именно представление художника Воловича как он есть: но такая история столкнула бы художников из «Синих носов» с живым человеком и с гораздо большим количеством вопросов о «художнике в истории искусства».
Может быть, самое большое испытание в понимании себя, что дает нам жизнь, — это понимание сходства наших желаний, наших идей о мире с мыслями и надеждами других людей. С другой стороны, увидеть в другом нечто другое, отличное, часто очень сложно, проще – просто не замечать. Выстроить воображаемый мир от себя, с собой как главным рассказчиком.
Мартен пишет в каталоге о том, что любопытство – не главная добродетель кураторов. Вероятно, в этом есть некоторое бахвальство, так как на любопытстве все и держится. Но порыв к познанию часто ограничивается очевидным. Или красивой идеей. Художники могут творить мифы как хотят, особенно такие мифотворцы, как Шабуров и Мизин, но этим мифическим картинам должны противостоять другие истории (интересно, как сможет переварить этот миф о Б. У. Кашкине «Музей Букашкина» в УрГУ, куда эти постеры, как гласит каталог, должны переехать на постоянное место жительство?). Сможет ли только кто-то так же талантливо, как «Синие носы», представить другую историю Е. М. Малахина – Б. У. Кашкина? Вот незадача.

(Еще до осмотра выставки в магазине листала новую справочную книгу Ксении Богемской о наивных художниках России. Есть в ней сведения и о Букашкине: в библиографии упомянута одна статья Л. А. Тишкова (а где текст Шабурова? или Т. А. Галеевой), в списке выставок и коллекций – лишь персональная выставка 1999 в Библиотеке им. В. Г. Белинского (в плакатах «Синих носов» о ней ни слова, хотя она представила нашего героя в контексте фестиваля «Культурный герой XXI века», а потом именно многие показанные там работы попали на выставку «Мой друг Букашкин» в галерее «Парарам», о которой обычно и вспоминают, хотя в этой книге выставка как раз не упомянута). Не упоминает Богемская и о Музее Букашкина в УрГУ. Мифическая история может содержать пропуски – она есть поэтический образ героя. Жаль, что и попытки аналитических историй так часто допускают досадные исключения).