Зима. Белый пар слов.
Поэзия открывает вещи и слова заново.
Из моих недавних открытий…
Глеб Шульпяков, Павел Жагун.
* * *
написать бы про город, мой город, которого нет,
про ладони твоих площадей в голубиных наколках,
написать бы про то, как бежит под ногами проспект,
и кремлевские звезды горят на рубиновых ёлках,
написать бы про город, мой город, где пахнет хурмой,
и кабинки под вечер, как ртуть, поднимаются в шахтах,
вам какой, мне последний, и чтобы всю ночь за стеной
радиола мне пела о летчиках и космонавтах,
написать бы про город, мой город под розовым льдом
с леденцами твоих куполов, пересыпанных снегом,
я твои переулки разглажу, как фантик, ногтем
и пройдусь до кольца незнакомым тебе человеком,
это луковый спас над бульваром, и книжный развал,
где слова на твоих корешках я читал как молитву,
это машенька в мягкой обложке, метель, котлован,
и поддатый казах за лотком открывает поллитру,
наливает и пьет, отвернувшись к великой стене,
за собрание всех сочинений в холодном подъезде,
и уходит, качаясь, в мой город, которого нет,
рукавом собирая побелку вечерних созвездий,
и сидит он на складе, и пьет он всю ночь свой агдам,
а потом засыпает на книгах великих народов,
и во сне перед ним уплывают на юг поезда,
волоча за собой километры порожних вагонов.
Роберт Хасс (перевод Глеба Шульпякова)
Счастье
Потому что вчера утром
сквозь запотевшие от дождя стекла
мы увидели за ручьем двух рыжих лисиц,
поедавших яблоки, что попадали за ночь (лисицы
посмотрели на нас зелеными глазами —
таким долгим взглядом, что я вдруг понял:
вот оно, чудо чужой жизни — и вернулись к яблокам),
и потому что сегодня утром
она вышла на балкон с этюдником и черным карандашом
в надежде уловить наконец то, что всегда от нее ускользало,
я же сел за руль и отправился в город
выпить чаю в кафе, сделать кое-какие заметки в блокноте,
а туман над заливом редел, и, казалось, сходила
пелена, за которой скрывалась какая-то сущность,
и гусиная стая сидела на мокрых полях, подкрепляясь,
как и прошлой зимою, на наших озимых
(вот еще одно чудо чужой жизни,
их часто называют “поющие гуси”:
снежно-белые с черными точками глаз),
и еще потому, что чай дымился передо мной,
а в блокноте, открытом на чистой странице,
ничего пока не было, кроме предчувствий,
я написал:
вот оно, счастье!
на дворе заморозки, декабрь,
сегодня утром мы проснулись рано
и целовались в постели не размыкая век,
как летучие мыши.
***
зверёныш маленький наматывай круги
пленяй листвой лазурные пылинки
мы глиной перепачканы неглинки
прозрачнее янтарной кураги
твои стихи что тают за щекой
ночные шорохи под окнами вселенной
короткой песенкой смешной военнопленной
забытой в лодке масляной рекой
в глухом бору где шепчется трава
раскинув руки бродят наши тени
и души новолунные растений
туманом укрывают острова
немного летнего нездешнего тепла
два-три случайных оголённых слова
немой старик с улыбкой зверолова
созвездий сети влажные тела
продымлены насквозь пустые дни
в костре пекут картошку печенеги
зверёныш маленький не говори о снеге
пока плывут по воздуху огни
***
До чего невесомы слова запустенья
поздним яблоком алым пропахла постель
очарованы гномы русалочьим пеньем
и горит вполнакала настольная ель
золотые монеты роняет округа
восковая зима усыпляет волшбой
в темноте все предметы врастают друг в друга
посвяти мне себя посвети мне собой
25 февраля, 2010 в 16:50
Замечательные стихи, очень проникновенные, на мой взгляд.