Книги и библиотеки

В Фотографическом музее «Дом Метенкова» до 25 марта можно посмотреть выставку художника, фотографа и писателя Брассая «Ночной Париж», основу которой составляют снимки из его знакового одноименного альбома 1933 года. Брассай (псевдоним Гьюла Халаша, 1899-1984) начал фотографировать под влиянием Андре Кертеша в 1929 году, тогда же, когда стал издавать сюрреалистический журнал «Документы».
Альбом «Ночной Париж» поразил как современников-сверстников вроде Сальвадора Дали, так и, например, известного фотографа XIX века Питера Генри Эмерсона. Хотя в середине 1890-х годов Эмерсон прекратил фотографировать и выпускать книги, хотя его фотографии по стилю и духу близки картинам Милле и Бастьена-Лепажа, он решил наградить Брассая своей знаменитой именной медалью. В свое время ее получали еще Надар и Джулия Камерон!

Приходя на выставку, как заявлено, сюрреалистической фотографии, сперва испытываешь недоумение. Брассай является одним из пионеров ночной съемки: но для него важны были не технические новшества, а погруженность в жизнь ночного города. Снимки его на первый взгляд незамысловаты. Тем более, когда смотришь их взглядом человека, живущего сейчас и не единожды видевшего фотографии ночных городских улиц и площадей, в том числе самого Брассая. Вновь и вновь перед тобой безлюдные парижские улицы глубокой ночью, с хитросплетением ветвей деревьев, оградами и тенями от решеток, сияющими рекламными тумбами и туалетными кабинками с куполами-набалдашниками. Город пуст, но звучит — стуком каблуков вдали. Постепенно фотографии Брассая заселяются людьми: бандитами, актерами, проститутками, посетителями кафе. Да и сам ты поселяешься внутри этих снимков. Есть в них нечто волнующее: не страшное, не слишком странное и загадочное, но что-то удивительное. В бессюжетных снимках городских ландшафтов событием становятся мерцание света, пустынность и гул спящего города, усиливающийся в театрах, кафе, борделях. Некая двусмысленность зримого. То улица блестит и круглится, как корочка сладкого пирога; то группа полуодетых девиц (гадаешь — актрис, шлюх?) и мужчин в костюмах, пристроившихся вдоль простецки расписанной стены за кулисами Фоли-Бержер, в отражении зеркала превращается в святых с фрески.

Вот свет идет из глубины пространства: мерцает сквозь туман светящаяся надпись Hotel; яркие вспышки дальнего света, чуть приглушенные туманом, шарами парят в ночном небе, а их отблески мягким светом обволакивают статую маршала Нэя, чей четкий и выразительный, нервический даже, силуэт взлетает над городом на переднем плане снимка. Но в ряде фотографий, например, сделанных внутри борделя, свет направлен прямо на героев. Часто Брассай ловит отражения в зеркалах, что усиливает двусмысленность ситуации: фотограф присутствует там, где его вроде как присутствие нежелательно, где его положение — это позиция соглядатая, подсматривающего. Мне эти снимки из публичного дома напоминали одну из любимых моих сцен в «Тропике Рака» Генри Миллера, как оказалось, друга Брассая. Фотографии с людьми — подсмотренные и одновременно хитроумно устроенные визуальные рассказы, в которых нелепица мешается с чем-то жалким, юмор с тоской. До конца эти истории и настроения не выразить словами, и это есть тайна — наблюдаемая жизнь.

На выставке удачно соединение ландшафтных фотографий и снимков с людьми. Даже показ многочисленных сходных по мотиву отпечатков-черновиков, нарушающий композиционную целостность повествования, заданную в альбоме, порождает свой важный эффект: ломается жесткая повествовательная структура, зато пространство города представляется более непосредственно. Постепенны один образ сцепляется с другим, и оказываешься зрителем искусно прожитого пространства. Более того, понимаешь, что эти фотографии неповторимы. Не только потому, что время ушло. Что рекламные тумбы теперь другие, да и снимать также — нелепо. Но и потому, что в отличие от Парижа Екатеринбург, к примеру, не приобрел своего волнующего ночного образа. Редко кто чувствовал ночь не просто как время суток, но как время жизни, сам характер ночи и ее драм.