Книги и библиотеки

Вчера шла домой, услышала — вокруг гул голосов, говорят и говорят, доносятся голоса из моей сумки. Как, почему — надо нажать две кнопки — включился диктофон с записью круглого стола «Россия, которую мы написали. Образ страны в современной отечественной литературе».
Снова вспомнила это странное собрание писателей — 3 октября в Доме актеров. Когда обещали — про романы, про литературу, а заговорили, вяло и обще, — о тиражах, деньгах, поддержке литературы властью и провинциальных просторах. Литература и страна, как неразобранная рухлядь: вытащили из кладовки, походили вокруг скарба кругами и поняли — то ли еще «не написали», то ли еще «не прочли».

Борис Долинго хорошо это выразил:
— Мы очень мало знаем друг друга в творческом плане, друга друга не читали… творческие вещи обсуждать сложно — пространство разорвано, и его надо просто сшивать, чтобы картину понимать в целом.

Вчера же со студентами ходили на выставку «Будущее зависит от тебя». Цели этого проекта примерно те же, что и у «Литературного экспресса». Писателей, картины из Москвы/Петербурга — в поезд, на самолет, в провинцию. И маршрут характерный — по пути поезда «Россия».
Я посмотрела книгу отзывов. Екатеринбургская публика не пишет так восторженно, как во Владивостоке, мол, приезжайте чаще. Работы и Олега Кулика, и Петра Шеховцева, и других художников здесь уже показывали. Не пишут, кажется, и много негативных отзывов, как в Красноярске: «Ничаво не понятно. ; Всех современных художников — отправить на завод, а лучше в лагерь». Или во Владивостоке: «Чувствую себя обманутой».
Хотя — у нас не обошлось без протестов и пикета, и угроз судом. Но что такое пикет из трех человек? Где они — толпы возмущенных зрителей? Я вдруг поняла, главный вопрос, который я могу задать студентам: хотели бы они позвать на выставку родителей или друзей и показать им работы, что считают важными для себя и желали бы обсудить.
Вот екатеринбургский художник Антон Таксис пишет, что привезли ерунду, выставку для провинциалов, но мы-то эти работы уже видели, этих художников знаем. А гардеробщица рассказывает, что выставка интересная, но про «человека в клетке» (Олега Кулика) она не понимает (и зачем это показывать?), а вот работа про Штирлица (видеофильм Мамышева-Монро) ей нравится. Нравится смешная и выразительная мимика актера. Не хватает — пояснений.
Комментарии в виде отрывков из статей газеты «Коммерсантъ» убеждают только в одном: все представленные художники — знаменитости. Классные и «рулят», наверное, стоят дорого и стоят внимания. Изменили бы что-нибудь развернутые аннотации?
Пикетчиков возмущает «Кухонный супрематизм» группы «Синие носы». Отсылки к супрематизму, к обытовлению супрематического языка в сувенирах, тарелках, шкафах и комментариях, они не считывают. Музей повесил рядом листок со словарным определением слова «крест». Ни словечка про супрематизм, зато — о том, что крест — символический образ в разных религиях.
Одни не желают всматриваться в работы и возвращаться к знакомым работам или понимать, что это частная коллекция, ставшая временно передвижным музеем, и что екатеринбургская публика обречена знать тех же московских-питерских художников, что и жители Осло или Лиона. Именно тех, о ком написали в «Коммерсанте».
Другие не пытаются понять увиденное. Третьи работают и просвещают, но спросим: где в Екатеринбурге музейная экспозиция хотя бы уральского искусства XX века? Не говоря уже об экспозиции, убедительно представляющей российское и советское искусство в целом или искусство зарубежное?
«Хочу участвовать в выставке с Вами!!!» — написала девушка во Владивостоке.
Общее пространство, литературное, художественное, строится общим опытом, осмысленным и репрезентативным. Когда не только пишут, но и читают, когда знают свои авторитеты, но они еще актуальны. Не только слышали о художнике, но готовы смотреть и смотреть его работы, говорить и говорить. Иначе получается — разговор переходит на вещи, интересные социологии.