Книги и библиотеки

«Дом о семи фронтонах» Натаниэля Готорна — самый ранний из известных мне романов с героем-фотографом. «Художник-дагерротипист» Холгрейв о своем ремесле сообщает две важные вещи: «я рисую портреты с помощью солнечных лучей», «мое скромное искусство по крайней мере беспристрастно». Не помню уже, говорил ли он что-то про схваченное мгновение, но вот точно не сказал об одной важной черте фотографии еще с XIX века — она, конечно, про жизнь, но чаще всего — о смерти.

Об этом качестве фотографии хорошо размышлять в пустынном зале Екатеринбургского музея изобразительных искусств на выставке «100 х Франция – французская фотография от истоков до наших дней». Ее куратор Софи Шмит, действуя подобно куратору MoMA Джону Жарковскому, автору знаменитой книги «Вглядываясь в фотографии», отобрала с сотню снимков разных французских фотографов и попыталась рассказать об истории французской фотографии в сопряжении с историей французской культуры. Так уж вышло, что в центре внимания оказались фотографы XIX столетия, нечастые гости екатеринбургских фотоэкспозиций.

Роман Готорна был также гимном поезду, книгой о новой жизни: свет фотографии мыслился ярким отблеском энергии преобразований. Словно он-то и выметал в провинциальном американском городке все старые порядки, менял жизненный уклад, делал счастливее.
На выставке французской тоже много строек, но интонации иные. Ритм полос света и тени сквозь колонны нового здания Оперы, строительство нового здания больницы, выстраивающиеся в шутливые фигуры люди — впервые в истории фотографии, разные этапы возведения Эйфелевой башни. Кадры, наполненные следами изменений. Район, который будет разрушен по плану Османа. Вид с собора Парижской богоматери: новые, фантазии Виолле-ле-Дюка гаргулии, а внизу — старые, как отмечается в комментарии к снимку, вскоре снесенные дома. Особенный снимок — «Строительство парижского метро. 7 февраля 1898 года» Эммануэля Потье: метро сооружают там, где был многоквартирный дом, и мы видим вход в тоннель позади комнаты с цветочными обоями и старым стулом. Видим, как мир каждодневно разрушается и строится, фотография схватывает его неустойчивость, и руины, и все следы прошлого окутывает мягким светом памяти. Или так действуют комментарии Софи Шмит, не забывающей рассказывать истории смерти людей, нравов и городов, что были запечатлены когда-то фотографами?

На выставке показаны фотографические ню и натюрморты, что создавались для художников, заменяли им моделей. Снимки, сделанные самими художниками: с участием Делакруа, силами Дега, Боннара, Бранкузи и т. п. Рассказывают, что Бальзак боялся фотографии. Но она же помогла Курбе написать портрет умершего Прудона. Делакруа использовал фотокарточки вместо живых натурщиков. Снимок Боннара на выставке представляет подглядывание за женой Мартой: она купается в тазу, поза откровеннее, острее, чем на картинах Дега. Что-то в этом есть опасное, как в документах преступлений, которых на выставке собралось немало.

Три снимка рассказывают о Парижской Коммуне. Вот «Баррикады перед ратушей во время Коммуны» Альфонса Либера: тень фотографа, как тень мага, бежит по улице к стене из булыжников, восставшие горделиво и расслаблено позируют около, но позже полиция использует подобные фотоснимки как доказательство их вины. Мы уже знаем, что люди на фотографии обречены.
Вот фотография жертв Коммуны, приписываемая Адольфу Диздери: тесным рядком, в простых гробах перед нами тела убитых. Они так реальны и вместе с тем нереальны. Можно разглядеть страшную рану на голове, почувствовать, как смерть сковала тело. Но почему-то все эти мужчины в тесных гробах — как куклы, набитые соломой. Каждая анонимна и потому пронумерована. В смерти нет жизни, это ведь так очевидно.

В огромном зале музея каждая фотография болтается на одной веревочке, как повешенный. В зале пусто. Дочь спрашивает у мамы, что такое Коммуна. Да, некоторые снимки полны жизни. На «Улице Габриэль» Дениз Коломб мальчики читают комиксы. Все дети в шортах, с голыми коленками.
Жак Лартиг представлен фотографией с автомобильных гонок, зрители там — плоские, как картонки, машина мчится безумно, как на коллаже кубистов. На снимке Брассая мужчина с женщиной целуются. Трогательное мешается со страшным. Брассай фотографирует не влюбленных, а их отражения в зеркалах. Разрывает между ними связи, показывает их голод. Свидание превращает в игру для зрителей.

Бывает так, что смотришь на чей-то портрет, старинный портрет в музее и чувствуешь, что смотришь на человека, некогда жившего, понимаешь, что он и вправду был живым. Не выдумка писателя, не человек из сна, не картинный образ. Что руку протяни, закрой глаза — и услышишь его плач, или смех. Выставка о французской фотографии тоскливая. Она об истории, о прошлом, о бывшем, ушедшем. Можно рассказать о прошлом по-разному: показать, как крепко мы связаны с историей, как нынешние фотографы не могут переплюнуть старых мастеров, часто любителей. Или показать путь к сегодня. Но вот эта выставка — о невозвратимом. Что-то каждое мгновение ломается, жизни уже нет — и фотография продлевает ее смерть.

Выставка работает до 25 июля.