О стрит-арте
Недавно Екатеринбургский филиал Государственного центра современного искусства собирал публику, чтобы поговорить о стрит-арте. Тема встречи обозначалась как «Стрит-арт: захват, свобода, провокация». То ли программа разговора была сформулирована обще и туманно, то ли архитектура аудитории играла против, не получилось, по-моему, общего живого разговора.
Тимофей Радя, рассказывая о стрит-арте, работал с метафорами искусства как зеркала и искусства как молотка, и даже стрит-арта как взрыва. Евгений Фатеев же заявил, что стрит-арту необходим менеджмент, а задача искусства на улицах — деавтоматизировать визуальное восприятие прохожих положительными образами. Ему задали и большее количество вопросов.
Сергей Леонидович Кропотов заметил, что у нас (от Екатеринбурга и шире — до российского искусствознания) нет специалистов, которые бы на должном теоретическом уровне явления уличного искусства осмыслили (основные тезисы его выступления, а также высказываний Евгения Фатеева смотрите здесь). Ирина Кудрявцева историю стрит-арта начала годов с 1970-х. Хотя формы, в которых существует уличное искусство, схожи с формами, которые использовали, например, устроители агитационных шествий что во время Великой французской революции, что во время Социалистической, весь предшествующий опыт художественных высказываний на улицах оказывается не в счет. Вот такая уловка. Стрит-арт — дело личное и не имеет отношения к созданию упорядоченных универсальных пространств, например, городской среды по генплану, или там общегородских карнавалов и гуляний. В отличии от паблик-арта, вероятно, оно должно быть оппозиционно и каким-либо институциям. О чем вообще речь? Терминов вдруг так много появляется для описания уличной активности художников, а вот внятных оценок мало. (Дмитрий Москвин в заметке, на которую уже ссылалась, пишет как раз подробнее об отношениях стрит-арта и «власти»).
По завершении встречи вообще прозвучало «Стрит-арт — это распущенность!» Сама я по пути думала, что это лирические действия, активность, выражающая беспомощность, утрату. Отношения с городской средой сложные, потому что ее нарушения — это и освобождение от среды, и ее распад. Спор архитектуры и рисования, чувства миропорядка и желания говорить и верить в речь. Спросите дворников.
Я узнала, что размещение табличек «Добавить в друзья Толстого» все-таки согласовывалось с администрацией библиотеки. Узнала и расстроилась. Хороший ответ участники обсуждения дали на вопрос о сохранении: это как волосы — подстрижешь, вырастут новые. Что ж, изобразительное искусство тогда, как зуб: выбьют, не воротишь.
Выяснила, что устроители фестиваля «Стенограффия» готовят книгу о стрит-арте и новый фестиваль с приглашением знаменитостей граффити и пост-граффити.
Для себя решила, что «уральский» стрит-арт лиричен и в каком-то буквальном смысле, поскольку часто обращается к образам литературы и к формам литературы, и к фигуре лирического героя (это помимо того, что граффити имеет дело с буквами и словами, и это наследует стрит-арт). Эта специфическая чувствительность, обращенность к визуальной среде, «рисовательная активность» (считая и трафаретные рисунки), и привкус нарушений, активных, открытых действий во имя счастья — то, что волнует.