Книги и библиотеки

Вдруг поняла, что два последних фильма, которые я смотрела в кинотеатре, назывались «Один день» и «Два дня». Оба сняты женщинами, соответственно Лоне Шерфиг и Авдотьей Смирновой. Первый — голливудский «ромком», то есть романтическая комедия, по роману Дэвида Николса (Рипол Классик, 2011), красивое и умное кино об отношениях, не более. Второй — попытка ромкома российского, в которой немедленно увидели метафору непростых отношений власти и интеллигенции. Интеллигентами сегодня, как известно, согласны оставаться немногие. «Я не интеллигент, я аристократ», — заявляет кинорежиссер. «Я интеллектуал, а не интеллигент», — обижается издатель. Интеллигенция — это библиотекари, учителя, врачи, те, кому уж вовсе некуда больше податься. Вот как Маша из «Двух дней» (Ксения Раппопорт), зам по науке в музее-усадьбе некоего вымышленного писателя XIX века. Сюжет, собственно, всем известен: в усадьбе этой появляется большой столичный чиновник, у них с Машей случается любовь, но всё непросто, и никакой простоты не предвидится.

Эмма из «Одного дня» — тоже в нашем понимании интеллигентка. Она работает учительницей, потом начинает писать книги для детей, добивается некоторого успеха. Если продолжать сравнивать этих двух барышень, то непоправимо тургеневской выглядит как раз Эмма в исполнении прекрасной Энн Хэтэуэй. Достаточно сказать, что своего принца она ждет что-то около двадцати лет. Они дружат, пытаются каждый по отдельности устроить свою жизнь. И всё это время она любит и как-то незаметно делает его человеком… Очень по-русски, да? При том, что наша Золушка оказывается в постели с героем буквально на другой день после знакомства, в состоянии явного аффекта и не обнаружив, на мой взгляд, никаких предварительных признаков чувства к нему. Всё для того, чтобы наутро, позавтракав его яичницей, начать учить его жить (и опять в грубой форме). А вот Эмма, когда Декстер ее разочаровывает, говорит всего лишь: «Я тебя еще люблю, но ты мне уже не нравишься».

С другой стороны, кто сказал, что интеллигенция должна вести себя интеллигентно? Тем более в разговоре с властью. У них же душа болит, до приличий ли тут. Хотя, может быть, это такой хитрый алгоритм. Чем жарче ты власть обличаешь, тем скорее оказываешься с ней в одной постели, а там, уже на законных основаниях, принимаешься ее «очеловечивать». Но почему мы так уверены, что моральный авторитет — это то, что у нас есть изначально, только потому, что мы высокоморальные и трудимся в своих музеях и библиотеках? Разве его, этот авторитет, не надо долго и терпеливо взращивать? Чтобы простое «Как ты мне не нравишься» однажды ударило побольнее любого вопля.