О войне 1812 года
Побывала вчера на почти четырехчасовой лекции «1812 год: старые клише и новые подходы» в УрФУ. Блестящая публичная лекция по историографии в двух частях, так бы сказала. Попутно составила список авторов, книги которых стоит принимать во внимание.
Мари-Пьер Рей (Париж) рассказала о динамике восприятия России Наполеоном и последствиях войны для Европы, а начала свое выступление с традиций изучения Русского похода. Как оказалось, не так и давно историки стали изучать истории людей на той войне, стали говорить о «природе жестокости», «человеческом измерении войны», о военных травмах, судьбе военнопленных, даже о жизни на оккупированных территориях.
Владимир Николаевич Земцов (Екатеринбург) ярко и еще более подробно представил историю истории. Западная традиция — это развертывание эпического повествования, вроде «Илиады» и «Одиссеи», правила которого задали сам Наполеон и его солдаты («природа навалилась на человека и раздавила», поскольку причинами знаменитого положения, что Наполеон не проиграл в России ни одного сражения, но проиграл войну, оказываются «огонь, холод и пространство»).
Во времена СССР интерес к войне 1812 года подогревался поиском «корней стойкости» русского народа, но большей частью историки были сосредоточены на изучении военной истории. Сегодня внимание к теме питается идеями европейского единства (а также вопросом, каково место России в европейском проекте). Также, около 30 лет назад, произошел антропологический поворот в изучении вопроса, о котором и Мари-Пьер Рей говорила («Война двух императоров: дуэль Наполеона и Александра» Куртиса Кейта, 1985, и др. книги).
Что касается русской историографии, то еще в XIX веке сложилась традиция интерпретировать события по канве: «православный народ нашел силы под скипетром православного монарха» победить французов. Сюжет казался привлекательным до катастрофической Крымской войны, после которой появились исследования, новые концепции, однако юбилей 1912 года вновь вызвал к жизни поток ура-патриотических текстов и картинок, для которых было свойственно некритическое восприятие документов и событий. Снова интерес к войне 1812 года проснулся во время Великой Отечественной войны, когда сложилась традиция параллельных повествований, а любые иные описания и интерпретации событий 1812 года стали восприниматься как покушение на историю Великой Отечественной. И хотя лет двадцать как начались новые, живые исследования, преодолевающие во многом мифическую (в интерпретационной ее части) военную историю, достоянием массовой публики становятся нелепые фильмы вроде «Ржевский против Наполеона» и реклама сухариков «Хрусти по-бородински».
Вообще, у меня сложилось представление, что хотя почти лет двести как публикуются свидетельства очевидцев (записки, дневники, мемуары), мы читаем не их, а какие-то популярные истории. Не «Записки кавалерист-девицы» или исследование жизни Надежды Дуровой, а фильм «Гусарская баллада» смотрим, и последний как бы отменяет первое.
Владимир Николаевич сказал в завершении, что по-прежнему историки не могут сказать, почему тогда победили, хотя постоянно отступали и проигрывали. Но после лекции мне кажется, что русской исторической памяти ответ на этот вопрос не нужен. Историкам интересно, что же тогда было, как, почему, а школьная историческая память нуждается в примерах героического.
Скажете, что в этом плохого, тем более, что были герои? К тому же, так и бывает со школьной историей — она должна быть удобной для народа. Да только преодолевающая политические стереотипы история интереснее, но замечательный историк Земцов завершил свою лекцию гротескным рассказом — об инициативе из одного из автономных округов отпраздновать 200-летие Отечественной войны встречей молодежи с ветеранами. Школьная история всегда заканчивается почему-то анекдотом.