Книги и библиотеки

Читала лекцию о критике модернизма в советской сатирической прессе середины XX века (в связи с выставкой «Искусство в кавычках»). Все мои попытки описать массовые представления об искусстве в России приводят к тому, что законы жанра — правила сатирического журнала — пока сильнее культурных политик и что расхожие суждения об искусстве за последующую половину столетия мало изменились.
В 1949 году журнал «Перець» в одном из номеров опубликовал заметку «Искусство желтого дьявола» и ряд репродукций с работ Сальвадора Дали, Генри Мура и других художников: «Что это — бред сумасшедшего? Плод больного воображения параноика? Нет, уважаемый читатель, — это американское искусство. Более того, — это шедевры американского искусства». Но проходят времена усиленной антиамериканской пропаганды, критики становятся вежливее, а оценки по-прежнему негативны.
Но потом я вспомнила, что изменилось. Прежде, обвиняя дельцов с Уолл-Стрит, о деньгах тоже говорили. В мире карикатуры правила игры на Западе задавали политики и бизнесмены, а внутри СССР помехой искусству был советский обыватель. Поддержка модернизма связывалась с корыстью торговцев и попытками политиков душить все гуманистическое и осмысленное, включая реалистическое искусство; а наивные представления советских филистеров если каким-то образом и связывались с художественным рынком, то это был рынок настенных ковриков и слоников на комод.
Например, Л. Шатуновский в журнале «Крокодил» за 1959 год проехался по творчеству Жана Тингели:
Как видно, Жан
Набьет карман —
Идея стоит денег.
Абстрактный мото-шарлатан
И мета-шизофреник…

Вчера утром прочитала новость: «В лондонской галерее Tate Modern 7 октября вандал повредил картину американского художника-абстракциониста Марка Ротко». Теперь ценность прочно связана с ценой. Однако цена в массовой культуре может быть и свидетельством надуманной ценности. Одна моя студентка, говоря о своей нелюбви к современному искусству, так и сказала: «А почему оно так дорого стоит?»
Вот и в связи со 2-ой Уральской индустриальной биеннале современного искусства вопрос о том, на что пошли 18 миллионов (таков официально заявленный бюджет биеннале), похоже, актуален более, чем вопрос, о чем там эта биеннале говорит зрителю. Наблюдая за обсуждениями биеннале, особенно в Фейсбуке, я чаще всего вспоминала рассказ Шукшина «Срезал».

Задавшись вопросом об архиве биеннале, несложно обнаружить странную пропасть между позициями московских и екатеринбургских критиков и журналистов. Так, два СМИ, учрежденные правительством области и Управлением культуры Екатеринбурга, позволили себе весьма негативные и укорененные в «здравом смысле» профанные оценки. Можно только удивляться, почему самую негативную позицию выражают СМИ, поддерживаемые теми же органами власти, которые дали деньги на проведение биеннале. Ладно, «КультурМультур» разбавил «психологический взгляд» Елены Серпионовой разнообразными заметками, по прочтении которых усмешку вызывают лишь сами заметки, например: «По моему скромному мнению, искусство должно быть массовым. Нет ну а чего: ни больше и ни меньше оно должно быть доступно и понятно, а процесс его преподнесения — дружелюбен и доходчив».

«Областная газета» опубликовала «Субъективные заметки о крупнейшем культурном проекте» Никиты Рязанского. Вопрос, могут ли суждения обозревателя газеты об искусстве базироваться на том, что он не понимает «Черный квадрат» Малевича, сродни вопросу о том, могу ли я, ничего не понимая в правилах хоккея, комментировать матчи. Но за неимением более вменяемой критики даже местное художественное сообщество солидаризировалось с этой статьей, что поражает даже больше, чем сама статья.
Никита Рязанский выразил две большие претензии к биеннале. Хотя слово биеннале в русском языке употребляется давно, поскольку Россия, а потом СССР участвовали в биеннале в Венеции, и как минимум с 1970-х годов это слово фиксируется в русских словарях иностранных слов, одним из критериев оценки биеннале нежданно оказывается то, что слово это широкой публике не знакомо: «Назовите меня ретроградом и ещё каким-нибудь словом, но я не понимаю, почему надо всякому явлению обязательно придумать пышное и непонятное иностранное название. Почему нельзя назвать биеннале просто выставкой?»
Далее он пишет: «Любая подобная выставка «опасна» тем, что, рано или поздно, сталкиваешься с проблемой — драный стул в углу это просто драный стул в углу или экспонат, представляющий собой гениальную аллегорию взаимоотношений индивидуума с окружающей действительностью». Комментарии к этому пассажу могут быть нудными и длинными. Для краткости вернусь к разговорам о спорте: ясно же, что по парню, бегающему на коньках и с клюшкой по льду, «плачет завод»? Если это не очевидно, то проблема со стулом на выставке тоже не так проста.

В связи с биеннале появились и разные курьезные репортажи («На биеннале бродят испуганные люди«), и бессмысленные игрушки, вроде теста «Как отличить искусство от мусора».

На этом фоне инопланетными репортажами смотрятся публикации в московской прессе. Анна Толстова в статье «Поэзия, и правда» в «Коммерсанте» написала: «Удивительно, что выставка про зрение и визуальность не перегружена образами и что выставка про реформаторские амбиции искусства выдержана в спокойном, не сбивающемся на революционную патетику ритме. Эта территория выпадает из агрессивной социальной среды, задыхающейся от рекламы и заряженной протестными импульсами, оказываясь чем-то вроде экологической зоны, что в свинцовой атмосфере постиндустриального Екатеринбурга особенно важно. В выстроенной на перекрестных рифмах экспозиции нет воды, но много воздуха, окружающего каждую работу, чтобы предоставить зрителю пространство и время для свободного размышления».

Тут тоже не обошлось без курьезных ситуаций. Когда Диана Мачулина в статье «Господину — оформитель» описывает выставку «Осторожно, художник» в галерее «Поле», невозможно понять, пишет ли она о художниках или об увлеченных искусством работниках заводов (знает ли, что герои ее текста также участвуют в основной выставке биеннале как группа «Малеров им. Казимира Малевича»?): «Марина Ражева, исполнитель худоформительских работ на СУЭЗиС Уралтрансгаз, рисует церковку, присыпанную снегом и называет ее «Сон № 6» — бывает же такое, что снится реализм. Это не искусство, а скорее творчество».

Хотя отзывы со стороны местной критики и публики все же разные, например такие и такие, пока основной вывод из прессы о биеннале с искусством непосредственно не связан и хорошо сформулирован Марией Кравцовой в тексте «Карго-биеннале»: «Зачем Екатеринбургу биеннале — этот вопрос так и остался открытым».