Книги и библиотеки

Сперва я хотела написать про холод и спасительную библиотечную шаль, о спектакле Андрея Могучего «Не Гамлет» и о многом другом, что со мной происходит и вызывает бешенство, подтверждая: все стереотипные представления о российских библиотеках и музеях — архетипы. Правда жизни. Потом я вспомнила давнее свое сообщение и успокоилась. Может ли быть иначе?
Опять же кстати и журнал «Крокодил» пришелся.
В №5 за 1927 год там можно прочесть фельетон Грамена о библиотекаре «Победа на фронте»:

«Павел Хлопов, великовозрастный комсомолец, провел свой очередной трудовой день, как надо: утром прочитал газету, затем отработал шесть часов на предприятии, затем позанимался в политкружке. После этого ему чего-то захотелось.
Захотеться девятнадцатилетнему парню могло — мало чего: выкинуть, например, дикое хулиганство, или выпить полбутылки водки, или, наконец, погрузиться в разврат. Но, к удивлению читателей, ничего подобного у Павла Хлопока и в мыслях не было. Захотелось же ему, чудаку, вот чего:
Книжечку бы хорошую почитать на ночь… Только не про политику и не про успехи, а про жизнь, про любовь и про всякие, вообще, чувства. Что-нибудь вроде бы «Войны и Мира» Толстого, но не такое толстое и посовременней. Вообще, конечно, беллетристику.
С этими мыслями и намерениями Павел Хлопов пошел в клубную библиотеку и высказал их, в популярной форме, библиотекарю.
Библиотекарь покачал головой и сказал:
— Даже удивляюсь, товарищ! Приходит сознательная коммунистическая молодежь — и чем же интересуется? Хорошая политическая брошюра лежит без движения, а спрашивают всякую беллетристическую белиберду на буржуазной закваске. Позорное, товарищ, явление!
— Мне не надо белиберды на закваске, — робко возразил Павел Хлопов. — Мне хорошую дайте книжку, нашу, но только бессетристическую, и чтоб тоже про любовь в ней было, и про жизнь вообще…
— Хм, «нашу»!.. — сказал библиотекарь. — Нам, товарищ, не до того, чтобы тратить время на писание подобных книжечек или интересоваться, вообще любвями и чувствами. Эти погремушки мы предоставляем мелкобуржуазной размазне, а нам не до это. Лично же я посоветовал бы взять лучше вот эту брошюру о крестьянском вопросе в Румынии. По крайней мере, не зря потратите время!
Но Павла Хлопова тянуло на беллетристику и на погремушки. И Павел Хлопов вдохновенно соврал:
— Видите ли, товарищ… Книжка, собственно, не мне нужна: когда ж мне читать? А я, собственно, для сестры беру, для домашней хозяйки: она просила, чтоб беллетристику обязательно.
— Хм… — сказал библиотекарь. — Для сестры я, тем более, посоветовал бы вам что-нибудь о раскрепощении женщин или об общественном питании. Конечно, я не имею права навязывать и запрещать, но…
Тут библиотекаря тоже осенила гениальная мысль. Он развел руками, вздохнул и тоже соврал:
— Дело в том, товарищ, что у нас теперь новое правило: выдаются две книги, при чем одна из них — обязательно научно-политического содержания. Только при этом условии другая может быть и беллетристической.
— Что ж, ладно! — согласился Павел Хлопов. — Тогда я возьму вот эту брошюру, которую вы рекомендуете, а другую — какую-нибудь ерунду из беллетристики. Я бы, конечно, обе научные взял, но сестра…
Инцидент был исчерпан. И можно было бы закончить на этом рассказ, но читатели, пожалуй, недоумевают:
— А где же победа? И на каком фронте?
Ну, фронт-то, конечно, — культурный. А о победе рассказал библиотекарь, делая, месяца через два после инцидента, доклад правлению клуба.
— Видите ли, — говорил библиотекарь, — дело у нас, подчеркиваю, обстояло не совсем благополучно. Серьезная политическая литература лежала почти без движения, а спрос на бесполезную беллетристику возрастал с каждым днем. Тогда я, по собственной инициативе, ввел такое правило: беллетристика выдается лишь в том случае, если одновременно берется и научно-политическая книга, рекомендуемая мною. И что же мы видим? Через месяц такой практики спрос на политическую и экономическую книгу сравнялся со спросом на беллетристику…
Рассказав об этом достижении, библиотекарь радостно улыбнулся и добавил:
— Мало того, что увеличился спрос и увеличилась читаемость серьезной и полезной книги… Чрезвычайно важно отметить еще и такой факт: беллетристика нередко возвращается в потрепанном, измятом виде, с пометками, со следами от пальцев, книга же научно-политическая — всегда в полной чистоте, без всяких следов небрежного обращения. Из этого явствует, что к научно-политической книге читатель научился относиться с уважением, относиться бережно, в результате чего возвращает ее такою же чистою и новенькою, какою получает из библиотеки. Вот этот отрадный факт лучше всех остальных свидетельствует о действительной победе на культурном фронте!
Докладчика наградили аплодисментами.»